Живой журнал - Страница 19

Недолго думая, я шагнул к ним. Ира не сводила с меня презрительных, насмешливых и немного напуганных глаз. А Митя (ага, тот самый Зайка, будущий большой начальник из «НОРДСТРЭМ») переводил непонимающий взгляд то на неё, то на меня.

— Молодец, Красная Шапочка, — подойдя к ним вплотную, прошипел я.

— Ир, это ещё кто? — опешил будущий Зайка.

— А это ученик моей бабушки. Один удивительно нахальный Серый Волк, — «представила» меня Ира.

— А.… — с весёлой улыбкой протянул Митя, оглядывая меня с высоты своего роста, — так это и есть тот самый забавный малыш, про которого ты мне рассказывала?

Не сводя с меня прищуренных глаз, Самойлова медленно кивнула. А мне захотелось сделать разом несколько вещей: схватить Самойлову, волоком затащить её в подъезд и устроить её взбучку. Зарядить Мите в зубы, чтобы ему нечем было на меня скалиться. Но вместо этого я открыл сумку, вытащил из неё книжку Красной Шапочки и припечатал книгу ладонью к седлу Митиного мотоцикла. Потом извлёк на свет божий два билета в «Ударник». Их я просто смял в кулаке и отшвырнул в урну.

— Марине Витальевне скажешь, я больше не приду. Учебники и деньги за занятия передам через Дядьсашу. Всё поняла?

— Я.. — начала Самойлова, изгибая бровь.

— Свободна. — Я развернулся и зашагал обратно к метро, чувствуя спиной их взгляды…

Не важно, как в тот день я добрался домой. Важно другое: я больше никогда не вернулся к прекрасной учительнице, имя которой я даже не вспомнил, прочитав досье Интерпола. А ведь Марина Витальевна такого не заслужила. И я до конца жизни буду обязан ей за то, что она вложила в меня время и душу и заботливо подкармливала меня, вечно голодного мальчишку.

После того, как я поставил на занятиях с Мариной Витальевной большой крест, я ещё дважды получал звонки от Самойловой. Но оба раза к телефону не подходил.

— Ничего, пусть подёргается, — злорадно думал я, — пусть посидит. Глядишь, к ноябрю всё устроится.

Потом мой так некстати вернувшийся из командировки отец решил вмешаться в это дело. Сначала он дал нагоняй «совету двух», потом взялся за меня.

— Андрей, скажи мне честно, — начал отец, заводя меня в свой кабинет и прислоняясь спиной к двери, — почему ты отказался от занятий с Мариной Витальевной?

— Потому что с сентября у нас в школе уроков прибавилось.

— Понятно… а ещё скажи, мне тут дядя Саша говорил, что у тебя получается дружить с этой девочкой, Ирой. Это что, правда?

— Папа, — беспечно улыбнулся я, — я не знаю, что там рассказывал тебе Дядьсаша, но «с этой девочкой Ирой» мы не общаемся.

— Почему?

— Потому что с «этой девочкой Ирой» у нас лучше всего получается только одно: наши с ней перебранки.

— Да? Ну, ладно… ну, хорошо. Ну, тогда иди, — ответил отец, выпуская меня из кабинета. Он так никогда и не узнал, что я соврал ему тогда — соврал в первый раз жизни…

5 ноября 1996 года мы встретились с Ирой ещё раз. Я как раз ехал на «Алексеевскую», собираясь подловить укрощённую мной Красную Шапочку и пригласить её на свой день рождения. В полупустой вагон метро входили пассажиры. Кто—то выходил из вагона, кто—то садился рядом со мной, кто-то вставал напротив. На «Рижской» моё сердце дало два глухих удара, и я, покрутив головой, нашёл взглядом Иру. Вернее, нашел не её, а — их, потому что Самойлова вошла в вагон вместе с Зайкой. Рука Мити по-хозяйски лежала у неё на талии. Моё сердце забилось. Между тем Кузнецов наклонился к Ире и что-то прошептал ей на ухо. Самойлова смутилась и всё же кивнула ему. Митя самоуверенно улыбнулся и очень по-свойски отвёл прядь её волос от лица, точно Ира ему принадлежала. Такой злости я не испытывал никогда. И я направился к ним, чтобы раз и навсегда разобраться с Кузнецовым на свой лад. Шаг — и мои глаза встретились с глазами Самойловой. И я с ослепительной ясностью понял, осознал: той Иры, что знал я, больше нету. Она не ждала меня. Она действительно ему принадлежала. И это я, а не он, был третьим лишним с самого начала… Я ничего не сказал. Просто вышел из вагона.

В тот вечер я впервые надрался до невменяемого состояния и угодил в детскую комнату милиции. Спасибо, мне с инспектором повезло: сообразив, в чём моя «трагедия», добрая женщина сорока лет вызвала мою маму и пообещала не сообщать о моих «заслугах» ни в школу, ни в спортивную секцию. Мы сидели с инспектором, ожидая, когда «совет двух» заберёт меня, а женщина, вытирая мои пьяные сопли, как могла, меня утешала:

— Ну, Андрей, ну ты что… Ну да, твоя Ира взрослая… Ну да, вполне естественно, что у неё… э—э, первый роман с её ровесником… Но ты — ты же такой обаятельный, такой хороший. Ну, посмотри на себя… Такие ресницы длинные… Такие глазки серые… Вот и выбери себе ровесницу — девочку, которой ты нравишься. Поухаживай за ней. Потом вы закончите школу, и только тогда вы…

Ага! — знала бы инспектор, как я воспользуюсь её советом.

Пережив утром следующего дня зубодробительную лекцию от «совета двух» (папа Серёжа, как всегда, успел слинять в командировку), я отправился в школу и на первой же перемене подошёл к одной из старших школьниц — большой любительнице целоваться со мной.

— Пойдёшь со мной на день рождения? — с ходу спросил я.

— Ой, да… С тобой — да. А это чей день рождения?

— Мой.

— Ой, а где это будет?

— В квартире у Ботаса. У него родители на три дня в Финляндию укатили.