Живой журнал - Страница 45

— Вот ты у нас молодец, — хвалю я Иру…

Отец часто играл со мной в шахматы. «Тебе первый „шах“, Андрей. А теперь попробуй устроить королеве „цугцванг“: принуди её к нужному ходу»…

— Ладно, Андрей, ключи у меня. А теперь ответь мне на пару вопросов, и я пойду. Итак, вопрос первый: откуда ты столько про меня знаешь? Ну, быстро и конкретно!

Ничего себе, ну и тон у неё. Вообще-то, я у себя дома. А она — у меня в гостях.

— Вот сама себе и ответь, — не менее «дружелюбно» предлагаю я своей зарвавшейся гостье, — и, кстати, если уж ты решила здесь задержаться, то будь так любезна, куртку свою хотя бы сними. Мы не на вокзале, детка. Свои «конверсы» можешь оставить, все равно тут моя сес… моя домработница каждый день убирается.

Подавая Ире пример, стягиваю с себя «ветровку», стаскиваю кроссовки (ага, весной и летом носки не ношу — выглядит это убого и смешно, так же, как и голый чувак, скачущий в носках перед дамой). Куртку бросаю на кресло и невольно морщусь: любое движение сейчас вызывает адскую боль. «Диклофенак» подействует, но только через четверть часа. Только через пятнадцать минут я смогу перейти к своей активной программе. Красная Шапочка оценивающе смотрит на меня и составляет свой собственный план действий с учётом ширины моих плеч и постигших меня увечий.

— Значит, так, Андрей. Поскольку я здесь задерживаться в принципе не собиралась, то и куртку я снимать не буду, — безапелляционно заявляет она.

— Нет?

— Нет!

— Ну, тогда свободна. — Театральным взмахом руки показываю Самойловой, где у меня тут выход. Ира недовольно-вопросительно поднимает бровь. — Мой дом — мои условия, Ира, — преспокойно констатирую сей непреложный факт я. Самойлова недовольно покусала губы, нехотя мне кивнула и начала медленно расстёгивать свою куртку-парку. Возясь с молнией, бросает мне из-за плеча:

— Знаешь, что я заметила?

— Что?

— Что в тебе непостижимым образом сочетаются несочетаемые вещи.

— Например?

— Например, потрясающее воспитание и удивительная наглость. На мой взгляд, ты вообще цивилизован ровно на половину, — насмешливо заканчивает Ира, встаёт на носочки и аккуратно вешает свою куртку на вешалку.

— А куда делась другая половина моего воспитания, не подскажешь? — смеюсь я.

— Не знаю, куда она делась. Наверное, осталась у разбойников с большой дороги, —усмехается она. — Ты, кстати, неуловимо на них похож. С этим твоим хитрым взглядом. — Окончив фразу, Ира одевает спокойствие на лицо и суёт худенькие пальцы в шлёвки-петли на джинсах.

— То есть я тебе не нравлюсь? — уточняю я.

— Вообще нет. Ни разу. — Ира стоит, покачивается с пятки на носок и с улыбкой на меня смотрит.

— Точно? Уверена?

— Ага.

«Нда. Ира у нас — это что-то: ни в чём по-хорошему не убедишь!»

— Жаль, — говорю я.

— Это ещё почему?

— Потому что ты мне как раз очень нравишься. — Провёл по ней взглядом снизу-вверх. На мгновение задержался на её белой рубашке. Разбойник с большой дороги, говорит она? Зато сегодня кое-кто, оказывается, забыл одеть лифчик. И я, пользуясь моментом, откровенно разглядываю её округлую грудь, упруго натянувшую тонкую ткань сатина. Такая грудь отлично смотрится и без белья. Взять бы её в ладони, прижаться к ней ртом и оставить два мокрых следа на полупрозрачной ткани. Так, чтобы белая ткань стала совсем прозрачной, а в синих глазах Самойловой заискрилось желание. Поднимаю на Иру красноречивый взгляд и вижу, как смущённо заметались её глаза и заалели щеки.

— Что, — ехидничаю я, — вторая половина моего воспитания тоже к разбойникам ушла?

— Нет, к вождям краснокожих! — Самойлова злится и, как школьница, одёргивает блузку, чтобы ткань больше не льнула к телу, да ещё и руки складывает на груди.

«Господибожемой, как будто в броню оделась…»

— …знаешь?

— Ир, что, прости? — отвлёкся я от своих нечестивых мыслей.

— Ты что, оглох?

— Нет, ослеп от твоей красоты. Так что ты там пробубнила?

— Андрей, — вспыхнула Ира, — повторяю свой вопрос: откуда ты обо мне столько знаешь? Говори, или я в полицию сейчас позвоню. Там много специалистов по таким вот независимым юрисконсультам в тренировочных штанах… бегающим по утрам с визитками.

«Угроза? Или намёк на то, что, если я её трону, то дело для меня плохо кончится?.. Ну-ну, мечтай…»

Я хмыкнул. Между тем, думая, что сразила меня этой «смертоносной» стрелой наповал, самоуверенная Красная Шапочка с изяществом прима-балерины Большого театра надменно отставляет правую ножку в третью балетную позицию и победоносно смотрит на меня. В ответ мне тоже очень хочется поддразнить её. Например, прочитать ей пару подходящих к случаю эротических танка Рубоко. Но я сую руки в карманы и приваливаюсь к кирпичной стене своей белой прихожей. Кошусь на свои «Swatch». Прошло всего пять минуты, и «диклофенак» ещё не работает. Одним словом, ни рояля у меня в кустах, ни Сочи на прикупе.

«Ладно, Ира, давай ещё поболтаем с тобой. А там и обезболивающее активизируется.»

— Слушай, Ир, оставь пока мои тренировочные на мне хорошо? Скажи-ка мне лучше вот что: почему это я тебе не нравлюсь, если ты при нашем первом знакомстве называла меня «сладким»?

— Тебе давно не четырнадцать лет, Андрей, и ты давно уже не «сладкий» … И, кстати, Исаев, а что тебе, собственно говоря, от меня надо? Зачем ты ко мне вернулся? И почему — сегодня? Я, между прочим, за тобой не посылала. — Последнее сказано Самойловой поистине барским тоном. Мне сразу хочется на лбу себе написать: «Дворовый, тридцати двух лет. Трудолюбив, да и недужит редко». В оригинале я такое у Минаева читал, в его незабвенном «ДухLess». И я ловлю себя на мысли, что я уже не на шутку завожусь от тона превосходства Иры. Похоже, Самойлова пытается столкнуть наш разговор в эмоциональную область. Там — её исконно-женская территория, на которой она одним щелчком вышибет почву у меня из-под ног. Так, ну и что же мне делать?..