— Нет, не уходи.
«Теперь она хочет удержать меня?»
— Ир, я не хочу ни абортов, ни детей. — Едва собой владея, я все ещё пытаюсь уговорить её по-хорошему, прежде чем силой скину её руки со своих.
— Не бойся… ничего этого не будет. Сейчас! — Ира оплетает меня всем телом и ловит мой взгляд. Итак, Самойлова поняла мои правила. И сейчас она хочет увидеть то же, что несколько минут назад читал в её глазах я. Проблема в том, что Ире нужна частица моей души, тогда как я брал взаймы лишь частицу её тела. И я закрываю глаза — увы, у меня есть, что прятать. А потом я выгибаюсь — последний миг — и я рассыпаюсь…
Вот и всё. Я сделал то, о чём я так долго мечтал и от чего не смог отказаться. Душу готов заложить, чтобы вернуть всё обратно — или же повторить всё сначала. Да, я снова хочу её так, что мне волком впору выть. Но если я сейчас пойду на поводу у собственных эмоций, то я навсегда «залипну» на ней — как те, что были у неё до меня. А вот этого мне не нужно. Переношу вес на локоть. Лежу, восстанавливаю дыхание и проклинаю свой мир, который больше не станет прежним.
— Андрей…
— Да?
— А что у тебя с плечом?
«Фак, нашла, что спрашивать!»
Меня как кипятком ошпарило. Я пытаюсь отстраниться и сесть, но Ира уже обняла меня и теперь вопросительно на меня смотрит. «Послать её куда подальше? Соврать?». Но я принимаю соломоново решение. Поморщился и кивнул, разрешая ей до меня дотронуться. Тёплые, тонкие пальцы бережно бегут по рубцам, стянутым на коже.
— Как странно выглядит… точно знак. Андрей, что это?
«Это, Ира, самый дурацкий вопрос, который мне задавали.»
— Шрам. Знак Иуды. Меня зачеркнули. Мне наплевать, — отвечаю я и сажусь. Я хочу, чтобы все вопросы закончились, и чтобы она ушла именно сейчас, пока я снова всё не испортил.
— Nemo me impune lacessit, — между тем раздумчиво произносит Ира. — Наверное, тот, кто это сделал, больше не существует?
«Ничего себе, бойкая девочка. И — как быстро очухалась-то.»
— Не существует, — неохотно отвечаю я, вспоминая помощь Симбада. — А к чему ты привела этот шотландский девиз? — Я убираю её ладонь со своего плеча и кладу её на покрывало.
— А ты, стало быть, знаешь, что это девиз, да? — Ира на секунду смутилась, но виду не показывает: она явно не из тех женщин, что цепляются за мужчин, когда те их отвергают.
— Я-то знаю, что это за девиз: «никто не тронет меня безнаказанно». Ты-то его к чему приплела?
«Так, ну и как я буду теперь её выпроваживать? Может, предложить ей…»
— Потому что ты всегда даешь сдачи, Андрей.
— Ага. А ты, видимо, до упада зачитывалась «Бочонком амонтильядо» По или «Театром» Моэма, — отвечаю я, глядя на неё из-за плеча и зачем-то развивая наш бессмысленный пост-коитальный диалог. — Скажу честно, так себе чтиво. Читай лучше Ремарка. Да, и кстати…
«И кстати: тебе пора.»
— Ненавижу кровавые фильмы о войне и книги с плохим финалом, — Ира нажимает голосом, — а вообще-то у тебя странное отношение к шраму.
— В смысле? — оборачиваюсь.
«Ох, чует моя душа: дело сейчас плохо кончится.»
— Ну, этот крест на твоём плече. Ты знаешь, на что он похож?
— На букву «хе», — насмешливо предлагаю свою версию.
— Да ну тебя, — Ира нарочито смеется. — Твой шрам похож на крест Святого Эндрю. Ему поклоняются шотландцы. В России этого Святого зовут Андреем Первозванным. Перед тем, как его распяли, он защищал женщину — до конца… Этот шрам — дар, а не проклятье. За то, что произошло шесть лет назад, не нужно так себя ненавидеть. Не ты был виноват в смерти той девочки.
Услышав то, что я ни при каких условиях не ожидал услышать, я даже вздрогнул:
— Что ты сказала? Повтори, что ты сейчас сказала? — смотрю на неё в упор. Словно извиняясь, Самойлова сама ко мне тянется.
— Иди сюда, — просит она, пытаясь обнять меня. — Ну, не злись.
«„Не злись?“ Фак, Ира, да я сейчас просто в бешенстве!»
— Ир, зачем ты это делаешь? — отстраняясь, спрашиваю я, тараня ее глазами.
«Странно, и как это Ира ещё от моего взгляда не поседела?»
— И что же я такого делаю? — Самойлова испуганно моргает и отводит в сторону глаза.
— Что делаешь? Ты в душу ко мне лезешь! Ир, я тебя туда приглашал?
— Нет, не приглашал. Зато сам залез в мою душу. И тоже, между прочим, без приглашения. И теперь я очень хочу увидеть тебя, настоящего… Андрей, послушай меня, — Самойлова берёт себя в руки и теперь уверенно на меня смотрит. — Ладно, хорошо, признаюсь: да, я знаю, что это за шрам и как ты получил его. И мне очень жаль, что с тобой такое произошло. Когда дядя Саша мне это рассказал, я поехала к тебе в больницу, но меня к тебе не пустили. Сказали, ты никого не хочешь видеть. И жить ты тоже не хочешь… И я… — Самойлова набирает в лёгкие воздух, явно собираясь идти до конца, — и я тогда решила на время оставить тебя в покое. И перед переездом с «Алексеевской» — знаешь, я к тому моменту квартиру продала — я дала новой хозяйке свой адрес и номер телефона оставила для тебя. Думала, ты ко мне придёшь. Ну, или хотя бы позвонишь мне. Но ты не пришел. Почему, Андрей?
— Не пришёл? Да уж, Ира, я — точно не пришёл… — От злости у меня даже зубы заболели. — Ир, а что ты ещё знаешь? — Вот теперь мне нужна вся правда.
— О том, что та девочка была твоей? Нет, дядя Саша мне этого не говорил — он не знал. Но я тебя знаю. Вот так и догадалась. — Ира целует меня в плечо и грустно на меня смотрит. А я понимаю, что теперь всё наконец-то на своих местах. С Симбадом и так все понятно (сука та ещё), а что касается Самойловой, то это вовсе не Красная Шапочка, нет. Это, дьявол её раздери, моя персональная мать Тереза! Сначала визитирует меня в МГИМО. Потом едет спасать в больницу. Потом в Лондоне даёт мне по башке. А теперь с непередаваемым изяществом ещё и под дых мне закатала. И где, спрашивается? А в моей собственной постели. И когда? А после того, как мы с ней всё-таки переспали. Да, много чего в моей жизни было, но такого ещё не было…