Живой журнал - Страница 59

— Там, в Лондоне, — между тем раздумчиво продолжает Самойлова, — я действительно очень обрадовалась, когда увидела тебя. Но когда я заметила в твоих глазах омерзительную пустоту и невероятную уверенность, что я, как и все, вприпрыжку побегу за тобой и сделаю всё, что ты хочешь… когда я, наконец, сообразила, что ты просто не узнал меня, то… в общем, я даже передать тебе не могу, кем я себя почувствовала.

— Красавицей среди пиратов? — любезно подсказываю я.

— Нет, Андрей. Пустым местом… Так со мной еще никто и никогда себя не вёл. Ну, я и разозлилась. Взяла, да и врезала тебе так, как могу, чтобы привести тебя в чувство. Чтобы заставить тебя вспомнить меня. Единственное, к чему я не была готова, так это к тому, что ты так быстро придёшь за мной. Ты поэтому нашёл меня сегодня?

«Опять — двадцать пять…»

Тушу в пустой пачке окурок. Спрыгиваю с подоконника, сажусь на кровать и, уперев подбородок в ладони, молча смотрю на Иру. Мне нравится, как она выглядела при солнце и как она смотрится в лунном свете. Точно бледно-желтый сироп обливает её шею, руки, плечи, растекается по спине и остаётся в белых волосах, распавшихся на крупные, мягкие пряди.

— Ир, скажи, а сразу всё это нельзя было мне сказать, да? Обязательно было надо выставлять меня на эмоции и делать из меня зверя? Что, так секс круче?

Самойлова поднимает брови:

— Сказать сразу, Андрей? А как ты это себе представляешь? «Привет, милый, я так тебя ждала, вот ты и пришёл. Ах, какое счастье…». А потом что? Празднуя воссоединение, улечься с тобой в кровать, чего ты с самого начала и добивался? Переспать, как ты того и хотел, а потом дождаться, когда ты предельно вежливо укажешь мне на дверь и навсегда распрощаешься? Ты бы ведь так сделал, да? — Я молчу. Но молчание — знак согласия… — Ну нет, Андрей, это больше не моя история… У меня, знаешь ли, хорошие инстинкты с точки зрения самосохранения.

— Инстинкты просто отличные, что и говорить, — киваю я. — Благодаря этим инстинктам у тебя опыт в постели, как у инженю. Уж прости за откровенность.

— А тебя это как-то напрягает, да? — Ира вымученно улыбается.

— Нет. Откровенно говоря, мне это даже нравится.

— Учителем себя почувствовал? Как тогда, с поцелуем? — Самойлова зло прищуривается.

— Опять не угадала. Просто с таким опытом, как у тебя — а вернее, с полным его отсутствием — ты не сможешь сыграть то, что ты на самом деле не чувствуешь. А мне нравится, как ты на меня реагируешь, вот и всё.

— И что теперь? Будешь вить из меня веревки?

— Да, — смеюсь я, — буду. Иди сюда. — Похлопал рядом с тобой по постели.

— Не получится, — отрезала Самойлова, — я уже давно не та девочка, которой ты морочил голову на «Алексеевской».

— Это я тоже заметил, — киваю я. — Вот только убивать тебе, Ира, по-прежнему хочется тех, кто тебе не безразличен. Да?

Самойлова, не мигая, смотрит на меня.

— А тебе? — шепчет она. — А тебе, Андрюша?

«А мне, Ира, всегда хотелось убивать только тебя…»

— Иногда хочется, — равнодушно отвечаю я. — Но в последнее время хочется этого всё реже и реже.

— А — почему?

«Да потому, что я давно уже пустой изнутри: я же любил тебя, Ира. Любил по-настоящему. Но я влюбился в тебя слишком рано и чересчур сильно, и эта любовь выжгла меня до костей, до остова, оставив лишь пепелище. И по сравнению с тем, что я чувствовал к тебе, всё теперь — звёздная пыль, тлен и ржавчина.»

Но я пожимаю плечами и говорю:

— Ир, да какая разница? Я же не спрашиваю тебя, почему ты здесь, со мной, а не со своим Зайкой?

— Какая разница, говоришь? — нажимает голосом Ира. — А для меня есть разница. Скажи мне, вот ты сегодня признался, что когда-то любил меня. А как это было?

— А если я соврал? — усмехаюсь я. — Давай предположим, я просто хотел сделать тебе приятное.

Ира внимательно смотрит на меня. Потом качает головой:

— Нет, ты не врал. Ты, как я заметила, лгать вообще не любишь, а чужое враньё чувствуешь за версту и на дух не переносишь… У тебя, Андрюшечка, другой грех: ты любишь играть в прятки. Или — просто отмалчиваться. Но молчание — это тоже ложь. Даже ещё хуже. — Пока я перевариваю сказанное ею, Ира узит зрачки: — Ну, так как это было? Так, муки оскорблённого самолюбия, или же ты любил меня так, что выть в голос хочется, а прийти ты не можешь, потому что понимаешь: человек, который тебе нужен, уже выбрал своё одиночество? И ты ничего не сможешь изменить, и теперь всё, что тебе остаётся, так это просто взять и убраться с его дороги? Так у тебя так было?

«Так? Нет, не так. У меня ведь не твоё сердце, Ира… Но теперь, благодаря тебе, мне будет и так тоже — и даже ещё хуже, потому что к воспоминаниям о том, что испытывал к тебе я, добавится понимание, что ты любила так же сильно, как любил тебя я, но — кого-то другого. И всё, на что я могу рассчитывать теперь, так это осколки твоей, давно разбитой кем-то, души… Жаль. Впрочем, эта правда наконец-то избавит меня от иллюзий. И завтра утром мы с тобой расстанемся тихо-мирно…»

— Нет, Ира, у меня было не так.

— А как? — упрямо допытывается она.

— А никак.

— Но…

— Всё, Самойлова, хватит. Давай на этом и остановимся. Потому что наше прошлое к нашему будущему уже никак не относится.

— «Не относится»? — Ира внимательно смотрит на меня, а я вижу, как её синие глаза темнеют, как напрягается линия рта, как заостряются скулы. — Жаль, что ты так считаешь, Андрей… А хочешь, я расскажу тебе, как я в первый раз влюбилась? — Я отворачиваюсь. — Хочешь расскажу? — настойчиво предлагает Ира.