Живой журнал - Страница 35

Спасала меня лишь одно: работа, которой я дорожу и которую я умею делать. А что касается мести, то в какой-то момент моё желание отомстить стало очень походить на желание освободиться. Моё терпение было уже на исходе, когда вчера Фадеев сам рассказал мне, что может его убить. И на меня снизошло откровение. Я понял, как будет выстроена моя вендетта и что станет возмездием. А ещё я осознал, какую боль испытал Иуда, самый первый предатель Учителя на земле, перед тем, как повеситься на осине. «Uragiri wa boku no namae wo shitteiru», — однажды прочитал я у Хотару. Переводится это так: «Предательство готовилось узнать моё имя». Абсолютно корректно, если учесть, что до этого низость и я были не знакомы. Подлость никогда не жила в моей крови. Но, дав Фадееву обещание, которое я не собирался исполнять, я сам определил свой выбор.

И теперь я должен буду играть грязно и быстро. Итак, шестнадцать лет назад Фадеев отнял у меня отца. Я решил отнять у него его сына. Фадеев фактически убил моего отца, чтобы получить мою мать. Я решил получить женщину, которой до самозабвения дорожил его Митя. Так на шахматном поле моей мести выстроилась простая, идеальная комбинация: я — чёрная ладья, и белый ферзь — королева. Королевой для меня была только Ира Самойлова. Исчезая под моим ударом, она потащила бы за собой на дно и сына Фадеева. Узнав, за что я сделал с его Ирой такое, Кузнецов никогда бы не простил этого своему отцу. Что Фадеев потом мог сделать мне — мне было всё равно… В общем и целом, это был просто отличный план. В нём всё было идеально, кроме одного: я до сих пор никак не могу уговорить себя использовать Иру. Я сто тысяч раз повторил себе, что мы с ней — чужие люди, которые однажды просто встретились, вот и всё. Я двести тысяч раз сказал себе: ты ей ничего не должен. Беда была в том, что я обещал защищать её. И дал я это обещание не Фадееву вчера — и не себе, когда шесть лет назад пришел за ней на «Алексеевскую». Это произошло тогда, когда я «ломал» другую женщину. Так неужели Бог Истины решил вернуть мне старый должок, числящийся за Самойловой?

Сижу на полу и разглядываю эмалевую королеву. Сейчас эта шахматная фигурка напоминает мне не столько о моём отце, сколько об Ире Самойловой. Когда-то эта женщина была моим наваждением и единственной моей слабостью. Это ей я обязан самой большой нежностью, которую я испытал к женщине, и самыми мучительными переживаниями. Это её взгляд вытянул меня из небытия вины за смерть маленькой девочки. Это к ней я шёл за прощением, когда Таня Кэрри увезла мою дочь, чтобы похоронить её. Тогда мне казалось, что глаза Самойловой из той редкой породы, что лгать не умеют. Эти глаза невозможно забыть, если хоть раз заглянуть в их глубины. Я столько лет искал ту же искренность, которую видел в её глазах, когда в первый раз поцеловал её. Я не нашёл этого взгляда ни у кого. Ни разу почему-то не видел… Я не нашёл этого взгляда и в прошлый четверг, когда на Ламбетском мосту смотрел в «волчьи» глаза Самойловой. Время неуловимо изменило её, сгладив детскую остроту черт и хрупкость детского образа. Годы сделали её изысканней, но они отняли у неё то главное, что мне так в ней нравилось — тепло. Нежность. Слабость. Податливость её взгляда. Всё, что я помнил, ушло из её души. Осталось только красивое, холодное лицо женщины, хорошо знающей себе цену. Окей, но вчера ставки изменились, и теперь цену Самойловой назначу я. И, какой бы эта цена ни была низкой, Ире придётся принять её. Я давно перестал быть хорошим парнем. Мне просто некогда было быть им. Меня убивали. Я пережил смерть. Я узнал, что такое подлость. Мои идеалы разбились и стали прахом и пеплом. Я видел ангелов, сброшенных в ад, и бесов, стремящихся в небо. Я многое видел и многое узнал. А что до Самойловой, то и она, судя по всему, тоже времени зря не теряла. Например, отлично выучила, как за пару минут сделать ничто из мужчины.

Ну, а я зато узнал, что растлить можно любую. И, на мой взгляд, теперь Самойлова и я — две стороны одной фальшивой медали. Она водит за нос в социальных сетях. Я — но в реальности — делаю то же самое. Она и я — мы стремимся показать людям то, чем мы не являемся на самом деле. Но все мои мысли и вся моя суть — в моём «Живом журнале». И если следовать этой логике, то в «секретных» досках Самойловой тоже может кое-что обнаружится. Например, какая-нибудь пошлость и грязь — ведь Самойлова ничем не лучше меня. И, между прочим, проверить мою догадку можно прямо сейчас: стоит всего лишь просмотреть её «секретные» доски на «Pinterest». Так что меня останавливает? Моё отношение к ней? Ха! Моё чистоплюйство дурацкое? Да гори оно ясным пламенем. К тому же, в конце-то концов, имеет Самойлова право получить удовольствие в постели со мной? И кстати, это даже не вопрос, потому что в данном конкретном случае я абсолютно честно готов предоставить будущей экс-королеве любые секс-услуги. Как шлюха, я вообще готов на всё, лишь бы отомстить Симбаду.

«Вот кем я стал, Ира. А теперь ты расскажи мне, какой ты стала.» Хватаю iPad, выключаю музыку, и, не давая себе передумать, выхожу на «Pinterest». Быстро ищу знакомый никнейм «IF». Нахожу, и совершенно по-подлому ввожу код Интерпола, который через минуту взломает все тайные доски Самойловой. Проходит десять секунд — ключ подобран — и я их открываю… Смотрю — и глазам своим не верю. Я много чего ожидал, но что б такое… Минуты две ошарашенно таращусь в iPad, потом начинаю хохотать. Захлёбываясь пьяным смехом, хватаю бутылку и жадно глотаю виски прямо из горла. Подавившись «Glenkinchie», который сжёг мне и нёбо, и гортань, поднимаю глаза и вижу своё изломанное лицо в стеклянной двери балкона. На улице идёт дождь, а по моему искривлённому хохотом лицу сбегают вниз дождевые дорожки. Серебряная мишура, сотканная из капель дождя. Но мне почему-то кажется, что это не дождь, а — слёзы, и что плачу это я, а не моё отражение. «Самойлова-то, может, и стерва. А вот ты… ты… ТЫ!», — и я снова начинаю хохотать, рыдая от пьяного смеха. Ещё бы: вскрыв «секретную» доску Иры, я был готов ко всему. Не ожидал я лишь одного — увидеть там всего один-единственный «пин» -GIF с изображением звёздного неба и надписью: