Живой журнал - Страница 36

«Настоящая любовь — это то, что не проходит вечно.»

Вот так. Оказывается, стерва умеет любить и у стервы есть сердце. Ну что ж, повезло её Мите. Я уничтожен, и я растоптан: Ира данным-давно меня стёрла. А я-то всё думал: трогать её — не трогать… «Ну ладно, стерва, завтра сыграем с тобой в одну игру. Попробуй у меня выиграть!» Вскакиваю, и, как хромая утка, сбивая по пути все углы, судорожно ищу ключи от квартиры. Не хочу быть больше один — не могу. Сейчас мне нужна любая — да кто угодно! — кто поможет мне забыть всё, немедленно и сразу. Спотыкаюсь, но успеваю ухватиться за висящий на вешалке пиджак. Каким-то чудом в него влезаю и попутно соображаю, что нужно захватить деньги и телефон. Вываливаюсь из квартиры. Последнее, что приходит мне в голову, когда я ловлю такси и называю адрес, так это мысль о том, когда же всё в моей жизни пошло не так? — не так… «Кто меня так обидел?»».

6 апреля 2015 года, понедельник, утром.

Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №4

...

«On and on the rain will fall

Like tears from a star,

On and on the rain will say

How fragile we are»

Господибожемой… Где я?

С трудом разлепляю ресницы, и первое, что вижу — вот сюрприз—то! — свою Наташу. Терентьева уютно устроилась у меня на груди, одетая в какой-то кукольный, кружевной (и довольно пошлый) халатик. Оглядываюсь вокруг и узнаю знакомые пределы спальни, устроенной Терентьевой в стиле дорогого борделя. Схожесть с glamour-лупанарием дополняет тот факт, что Наташа, её орущий голосом Стинга iPad и я — мы, как ménage à trois, лежим на одной кровати. Прекрасное начало дня, что и говорить… Я непроизвольно морщусь.

— Привет, Наташ, — сиплю я. — Я тут какими судьбами?

— Доброе утро и тебе, милый, — игриво смеётся Терентьева (улыбка белозубая, хоть «Colgate» продавай) и игриво проводит пальцем по моей щеке. Потом тянется к моему правому плечу. Я немедленно перехватываю её руку. Ненавижу этот её интимный жест. Меня злит одна только мысль о моём шраме. Сажусь и, отгоняя первый, так некстати прилетевший ко мне вертолет, начинаю исследовать своё внутреннее содержание. Итак, во мне плещутся «Glenkinchie» (виски, ага, я его дома пил), сладкая сливочная дрянь («Baileys» — любимый ликёр Наташи) и что-то ещё, от чего у меня невыносимо болит голова.

— Наташ, у тебя «пенталгин» есть? — «Ну и голос у меня: точно кто по стеклу ногтем водит».

— Сейчас найду, солнышко, — Наташа мотыльком вспархивает с кровати и бабочкой несётся на кухню. А я, пользуясь её отсутствием, рассматриваю свой фасад (на мне чёрная футболка с красноречивой надписью «I scare normal people» и серые, драные джинсы). Оглядываюсь вокруг и вижу свой новый чёрный пиджак от «Bottega Veneta», который аккуратно висит на спинке кровати, а рядом с ним стоят на полу мои любимые серые чукка.

«Так, значит, это я в таком виде из дома сбежал… похоже, куда-то „мылился“. А куда?»

— На, пей, солнышко, — Наташа заботливо держит стакан с водой и зелёную таблетку-«торпеду».

— Спасибо, — благодарно принимаю подношение я. — Наташ, а во сколько я к тебе вчера завалился?

Весьма довольная собой Терентьева тут же забирается на кровать. Укладывается на бочок и опирается головой на руку.

— Часа в два ночи. Считай, что сегодня, — Наташа улыбается, — причем, ты приехал не один.

— А с кем? — и я пугливо оглядываюсь.

— А с бутылкой «Carte Blanche».

— А, ну тогда всё понятно…

Ещё бы мне не понятно. Итак, вчера я, вместо того, чтобы в собственном доме эстетично предаться греху пьянства, сорвался и поехал в любимый бар, чтобы подснять там кого-нибудь. Но, очевидно, передумал, купил шампанское и поехал к Терентьевой. А Наташа, как обычно, меня приняла… Ну, я и сволочь.

— Наташ…

— Что, солнышко?

— Второй вопрос: мы переспали?

— Да уже лет шесть назад, как переспали, — смеётся Терентьева. — И сейчас ещё спим.

— Вчера? — уточняю я.

— Нет, вчера мы не переспали: ты на это был не способен. А что, ты уже хочешь?

И тут у меня вылетает:

— Ни под каким видом!

— Что-что? — брови Терентьевой немедленно взлетают вверх, и она надувает губки. Пару дней назад меня очень возбуждала эта её мимика. Сейчас ужимки Терентьевой кажутся мне чем-то нелепым до отвращения. К тому же меня навещает очередной приступ вертолетной болезни. Дышу, как тяжелобольная жаба, опираюсь локтями о кровать и со стоном подтягиваюсь вверх. Спальня и кровать Терентьевой тут же уплывают набок. Но я мысленно показываю своему телу фак и требую прекращения банкета, потому что мой организм всё ещё подпитывается из бочки со спиртным, которое я вчера в себя залил.

— Андрюшечка, тебе очень плохо? — Не смотря на участливый тон, Наташка придвигается ближе, делает из двух наманикюренных пальцев «козу» и начинает сноровисто вышагивать пальцами мне по колену. Другой рукой она проворно забирается мне под футболку. А я ловлю себя на мысли, что выражение «ловкость рук» заиграло новыми красками.

— Наташ, не сейчас, — бормочу я.

— Ну ладно, не хочешь — как хочешь. Ты с прошлого четверга вообще какой-то странный. Ничего не хочешь. — Терентьева печально вздыхает и, делая хорошую мину при плохой игре, пробует поцеловать меня. Я пытаюсь ответить, и тут мой взгляд падает на её настенные часы. В мою голову тут же приходит мысль, да такая, что я, моментально протрезвев, одним движением спрыгиваю с кровати.