Живой журнал - Страница 37

— Терентьева, сейчас точно шесть тридцать утра? — ору я не своим голосом.

— О господи, ты что, спятил? Ну да, всего шесть тридцать… А кстати, с чего это ты так задёргался? — Наташа подозрительно сощуривается на меня и садится на пятки. — Ты что, к кому-то спешишь?

— Ага, спешу, — думая о своём, я стаскиваю футболку и бросаю её на кровать.

— Что—о? — слышу я злобный голос Терентьевой.

— А? — поднимаю голову и, расстёгивая ремень, ловлю её разъярённый взгляд. Ревнует Наташа бешено. — Да нет, ты не так поняла, — мне уже смешно, — Наташ, я на работу опаздываю.

— Только это? — хмурится Терентьева. — Или есть еще что-то… или кто-то?

Вместо ответа подхожу к кровати и наклоняюсь.

— Наташ, никого нет. Есть только ты, — целую её в шею.

Терентьева радостно вспыхнула:

— Иди сюда, моё солнышко, — заводит она свою любимую песню и снова тянется ко мне. Но я отстраняюсь.

— Сделай мне кофе, — прошу её я, — а я пока в ванную. — Вылезаю из джинсов.

— А знаешь, Исаев, ты всё-таки нахал. Хотя, конечно, и клёвый. — Вздохнув и кинув последний мечтательный взгляд в область моей задницы, Терентьева ищет на полу свои туфли от «Paciotti» на двенадцатисантиметровых каблуках. А я проворно укрываюсь в её ванной, предварительно прихватив с собой телефон. Щёлкаю задвижкой на двери, осматриваюсь, обнаружив себя в самой уродливой комнате, которую я только видел (красная плитка на стенах, чёрная — на полу, вокруг — зеркала, как в свинг-party-клубе). И тут я в полный рост вижу себя в зеркале. Застыв, разглядываю всю нездоровую медицинскую радугу у себя на лице: лицо зелёное, глаза красные, под глазами синие круги, на языке белый налет. Кошмар. Ужас какой-то.

— Андрей, впустишь меня? У меня кофе готов, — Наташа деликатно стучит в запертую дверь.

— Нет, — отрубаю я и немедленно врубаю воду.

— Кофе остынет. — Наташка делает последнюю попытку проникнуть в ванную и присоединиться ко мне.

— Ничего, я и холодный выпью, — квакнул я. Терентьева что-то пробубнила в ответ, но я её уже не слышу, потому что на полную запустил воду в её джакузи. Честно говоря, я бы и фанфары здесь врубил, если бы они тут были. Под грохот воды слышу удаляющийся, недовольный стук каблуков. Пользуясь передышкой, набираю сестре. Слышу два гудка, потом три, четыре. «Возьми трубку, Диана… Диана, пожалуйста, ответь… Ответь, и я всё для тебя сделаю… Так, быстро взяла телефон, или я не знаю, что сделаю с тобой!» На этом самом месте моя сестра соизволит, наконец, взять телефон.

— Аллё—о, — сонный голос и отчаянный зевок, — Андрей, ты с ума сошёл? На часах — полседьмого. Я спать хочу. Ну, чего тебе от меня надо?

— Во-первых, привет.

— Ну привет.

— Во-вторых, хочешь мою машину? — свистящим шёпотом спрашиваю я, попутно прикрывая ладонью динамик.

— Машину? Твою? Конечно, хочу! — моментально просыпается сестра. — А что это у тебя вода так шумит?

— Персональный ниагарский водопад у меня тут шумит! Диана, слушай внимательно. Если хочешь мою машину, тогда сначала быстро дуй ко мне домой. Захватишь мои права и ключи от «BMW» — найдёшь их на стойке в прихожей — и чтобы ровно через полтора часа ты была на Кутузовском проспекте. Встанешь во дворе у дома сто двадцать четыре, у второго подъезда. Там охрана на шлагбауме, но мою «бэху» здесь знают и тебя пропустят. Самсона с собой возьми. И захвати мои спортивные шмотки, — прошипел я в телефон не хуже Самсона — британского кота моей мамы.

— А кот-то тебе зачем? — Диана хихикает в телефон. — Будешь с ним по утрам бегать?

— Нет, прыгать буду… Короче, кота привезёшь, — отвечаю я и кошусь на дверь ванной, потому что за дверью снова бродит Терентьева.

— А кроме Самсона и спортивных шмоток тебе больше ничего от меня не надо? — ехидничает Диана.

— Надо. «Fahrenheit» мой привезёшь, — отвечаю я, с отвращением разглядывая батарею розовых бутылочек Наташи.

— А «Кутузовский сто двадцать четыре» означает, что ты у этой своей Терентьевой? — всё-таки докапывается до самой сути сестра. — Брр, как же я её ненавижу… Дура безмозглая. Рыба-прилипала… А ты тоже хорош! Андрей, вот сколько раз я и мама тебе говорили, что… — И тут я понимаю, что сейчас услышу очередную лекцию о моём моральном — точнее, аморальном облике. И мне немедленно хочется встать на колени и побиться головой о бортик джакузи Терентьевой.

— Так, стоп, стоять. Стоять, дорогие фашисты. Слушай меня, Диана, — обрываю я не в меру разошедшуюся сестру. — Я не знаю, что творится в голове у нашей с тобой мамы, но если ты — ты! — ровно через полтора часа не перезвонишь мне от подъезда Терентьевой и не произнесёшь три заветных слова «я здесь, Андрей», то на мой кошелёк и на моё хорошее отношение к тебе можешь больше не рассчитывать.

— Фи, как меркантильно… Я и не знала, что у тебя всё так серьёзно. Так бы и сразу сказал, что Терентьева тебя достала. В таком случае, я бы вообще уже ехала к тебе, — безапелляционно заявляет Диана и отключается. Не успев дай ей по мозгам за новое выступление, опускаю руку с трубкой: так или иначе, но дело всё-таки сделано. Полтора часа я как-нибудь продержусь. Открываю шкафы в ванной и ищу зубную щетку.

Через час я снова бог (отмыт), хотя и немного помят (не брит плюс последствия алкогольного возлияния). Диана тоже молодец. Я как раз доедал бутерброд и допивал кофе, а Наташа топталась на кухне, когда мой криптофон запрыгал на столе и высветил на дисплее слово «Di» (домашнее имя Дианы, о чём мало кто знает).